Неточные совпадения
То, что в продолжение этих трех месяцев видел Нехлюдов, представлялось ему в следующем виде: из всех живущих на воле людей посредством суда и
администрации отбирались самые нервные, горячие, возбудимые, даровитые и сильные и менее, чем другие, хитрые и осторожные люди, и люди эти, никак не более виновные или опасные для общества, чем те, которые оставались на воле, во-первых, запирались в
тюрьмы, этапы, каторги, где и содержались месяцами и годами в полной праздности, материальной обеспеченности и в удалении от природы, семьи, труда, т. е. вне всех условий естественной и нравственной жизни человеческой.
Но эта статья существует только как прикрышка от закона, запрещающего блуд и прелюбодеяние, так как каторжная или поселка, живущая у поселенца, не батрачка прежде всего, а сожительница его, незаконная жена с ведома и согласия
администрации; в казенных ведомостях и приказах жизнь ее под одною крышей с поселенцем отмечается как «совместное устройство хозяйства» или «совместное домообзаводство», [Например, приказ: «Согласно ходатайства г. начальника Александровского округа, изложенного в рапорте от 5 января, за № 75, ссыльнокаторжная Александровской
тюрьмы Акулина Кузнецова переводится в Тымовский округ для совместного домообзаводства с поселенцем Алексеем Шараповым» (1889 г., № 25).] он и она вместе называются «свободною семьей».
Сравнительно большое количество семейных объясняется не какими-либо особенностями хозяйств, располагающими к семейной, домовитой жизни, а случайностями: легкомыслием местной
администрации, сажающей семейных на участки в Александровске, а не в более подходящем для этого месте, и тою сравнительною легкостью, с какою здешний поселенец, благодаря своей близости к начальству и
тюрьме, получает женщину.
Из истории каторги видно, что отхожие места всюду в
тюрьмах служили источником удушливого смрада и заразы и что население
тюрем и
администрация легко мирились с этим.
При осмотре
тюрьмы прежде всего замечается стремление местной
администрации к резкому обособлению каторжных от поселенцев.
Крестьян и поселенцев и их свободных жен и детей гнетет тюремный режим; тюремное положение, подобно военному, с его исключительными строгостями и неизбежною начальственною опекой, держит их в постоянном напряжении и страхе; тюремная
администрация отбирает у них для
тюрьмы луга, лучшие места для рыбных ловель, лучший лес; беглые, тюремные ростовщики и воры обижают их; тюремный палач, гуляющий по улице, пугает их; надзиратели развращают их жен и дочерей, а главное,
тюрьма каждую минуту напоминает им об их прошлом и о том, кто они и где они.
Выбор мест под новые селения, требующий опыта и некоторых специальных знаний, возложен на местную
администрацию, то есть на окружных начальников, смотрителей
тюрем и смотрителей поселений.
При совершенной распущенности и всяких послаблениях, какие имели место при старой
администрации, сахалинские
тюрьмы все-таки оставались полными, и арестанты бегали не так часто, как, быть может, хотели того смотрители
тюрем, для которых побеги составляли одну из самых доходных статей.
При системе общих камер соблюдение чистоты в
тюрьме невозможно, и гигиена никогда не выйдет здесь из той тесной рамки, какую ограничили для нее сахалинский климат и рабочая обстановка каторжного, и какими бы благими намерениями ни была проникнута
администрация, она будет бессильна и никогда не избавится от нареканий.
В
тюрьмах много надзирателей, но нет порядка, и надзиратели служат лишь постоянным тормозом для
администрации, о чем свидетельствует сам начальник острова.
До сих пор еще, спустя десять лет, вспоминают бывшие обитатели Ямков тот обильный несчастными, грязными, кровавыми событиями год, который начался рядом пустяковых маленьких скандалов, а кончился тем, что
администрация в один прекрасный день взяла и разорила дотла старинное, насиженное, ею же созданное гнездо узаконенной проституции, разметав его остатки по больницам,
тюрьмам и улицам большого города.
— Не удивляйтесь и не осуждайте моей строгости, мой друг. Я старик, полжизни проведший в этой
тюрьме, у меня уже сложились известные привычки, как у всех стариков, и, сам подчиняясь правилам, я, быть может, несколько преувеличенно требую того же от других. Конечно, вы сами сотрете эти рисунки, — как мне их ни жаль, ибо они искренно восхищают меня, — и я ничего не скажу
администрации. И мы все это забудем, как будто не было ничего. Хорошо?
Конечно, негодяя повесили на дворе нашей же
тюрьмы, и
администрация легкомысленно успокоилась, но я был в отчаянии: великая целесообразность
тюрьмы оказывалась мнимой, раз возможны такие вопиющие факты.